Оживало, или бомба для подполковника

Оживальная форма (также «оживало», фр. ogive/augive) — обтекаемая двух- или трёхмерная форма, промежуточная между конусом и эллипсоидом. В русском языке термин употребляется обычно при описании формы крыльев самолета, снарядов и пуль, а также изредка в архитектуре.

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Возможные совпадения описываемых событий, фактов и имен с реальными являются случайными. Кроме нас с бомбой на иллюстрации.
Автор

Рев реактивных двигателей несколько смягчился, и самолет довольно резко стал набирать высоту.

Пока предстоял полет до Москвы, а оттуда вообще куда-то на край света.

Соседи зашевелились, расстегивая ремни и выбирая положение поудобнее, готовясь вздремнуть.

Я тоже прикрыл глаза, но спать не хотелось, хотя и не выспался минувшей ночью.

Вчера мне позвонили во второй половине дня и вызвали к следователю, точнее, это был не следователь, а оперуполномоченный Коломийченко.

У меня не было ни малейшего представления о причине столь неожиданного приглашения – по телефону сказали только, что объяснят лично.

В указанной мне комнате стояло три стола, за двумя сидели крепкие на вид парни в штатском.

Сидевший у окна отозвался на фамилию Коломийченко и ручкой показал на стул.

Я сел, а опер собрал со стола бумаги в папку и сунул ее в полуоткрытый сейф.

Из него же извлек какие-то предметы и выложил их на стол. Они стали катиться по столу, он поймал их и аккуратно поставил на торцы:

-Узнаете?

На столе стояли несколько медных охотничьих гильз двенадцатого калибра и две длинные стальные пули с необычными округлыми наконечниками.

-Вижу, что узнаете, – продолжил опер.- Вы заказывали эти пули?

Он взял со стола одну из пуль и стал поворачивать ее так, чтобы стало видно, что это оболочка, полая внутри.

-Вчера, – опять заговорил Коломийченко, – дежурный наряд был вызван в штаб народной дружины Первомайского микрорайона. Дружинники задержали некого гражданина, – заглянул в протокол, – Петрушенко, который находился в состоянии сильного алкогольного опьянения и подлежал доставке в медвытрезвитель. При его досмотре и были обнаружены эти боеприпасы. Несмотря на сильное опьянение, задержанный назвал Ваше имя и телефон. Что Вы можете сказать по этому поводу?

Все это было так неожиданно, что я не мог сообразить, что ответить.

Опер расценил мое замешательство по-своему:

-Статья 222 УК УССР, – продекламировал Коломийченко. – Изготовление боеприпасов без соответствующего разрешения, карается лишением свободы от двух до семи лет.

-А почему Вы решили, что это боеприпасы, – нашелся я, наконец. – Это просто сувениры, которые мое начальство дарит сотрудникам. Как Вы представляете, можно использовать такой боеприпас?

-А вот это, – торжественно произнес опер, – хотелось бы услышать от Вас.

Тут вдруг заговорил парень, сидевший за вторым столом:

-Вот что, Василий Сидорович, – обратился он к Коломийченко. – Совсем забыл тебе сказать, Волков просил передать, чтоб зашел срочно. А я пока поговорю с гражданином подозреваемым.

Он встал со своего места и пересел на освобожденный опером стул. Тут я увидел, что он гораздо старше, чем мне показалось. И не блондин, а просто полностью седой, но седина его была с каким-то благородным золотистым оттенком, оттого и показался мне поначалу блондином.

-Я начальник отделения уголовного розыска,- начал он. – Что, неприятная открывается ситуация?

-Не понимаю, о чем Вы? Что преступного в сувенирах?

-Сейчас, – говорит, – объясню. Петрушенко сказал, что изготовил порядка сотни таких пуль. По Вашим чертежам, разной длины и формы, – заглянул опять в протокол, – оживальной части, только калибр один. И точность требовалась высочайшая. Зачем и кому такие суперточные сувениры?

Разговор принимал совершенно неожиданный оборот.

-Мы уже выяснили, – продолжил "седой", – что за Вами числится "тулка", но не двенадцатого, а шестнадцатого калибра. Так что, заказывали Вы пули не для Вашего ружья. Или у Вас имеется еще и не зарегистрированное оружие?

Я лихорадочно пытался придумать какой-то нейтральный ответ.

-Ваше счастье, – прервал затянувшееся молчание "седой", – что сейчас 1968, а не 1937 и даже не начало пятидесятых. А то бы уже давно писали признательные показания, как организовали заговор с целью покушения на товарища Сталина!

-Только сильно не радуйтесь, – продолжил "седой". – Определит Вас Коломийченко в "пресс-хату", а Вы, вижу, мужчина интеллигентный, за пару часов напишете, как по заданию ЦРУ нынешнего генсека убить хотели!

От полной нелепости происходящего я не смог сдержать смех.

-Зря смеетесь, – ухмыльнулся "седой".- Думаете, не имеем право держать у себя военнослужащего? Тоже неверно. Мы должны сообщить в комендатуру, что задержали Вас – если задержим. Те сообщат в военную прокуратуру, прокуратура в часть, в общем, на пару часов в "хате" время останется.

Я молчал. "Седой" продолжил свою мысль:

-Допустим, в военной прокуратуре не все идиоты. Зачем Вам для покушения самоделки, если у Вас есть свободный доступ к нарезному оружию…

-Вот именно! – прервал я "седого".

-Какие мы умные, – спокойно продолжил "седой", – ладно, нет покушения. А что есть? А та же статья 222 УК УССР, изготовление боеприпасов без соответствующего разрешения. Ага, скажем, есть у Вас разрешение – Ваше начальство приказало Вам передать чертежи на изготовление каких–то специальных пуль в мастерскую. Так в прокуратуре захотят проверить, а что это за такие хитрые пули. И выяснят, что связаны они с какими-то совершенно секретными разработками, а из-за Вас сведения о них получили огласку. И что у нас в остатке? А будет у Вас в остатке Статья 67 УК: "Разглашение сведений, составляющих государственную тайну лицом, которому эти сведения были доверены или стали известны по службе… при отсутствии признаков государственной измены или шпионажа…от 2 до 5 лет".

-Я понятно изложил? – подытожил "седой".

Я кивнул.

-А всего-то надо было оформить заказ по всем правилам, – опять начал он. –Хотел угодить начальству, быстрей-быстрей! А в нашем деле быстрей-быстрей может плохо кончиться.

"Седой" явно чего-то ждал, но я чувствовал, что не от меня. Как бы в подтверждение, он вдруг спросил:

-А почему в охотничьих ружьях, чем номер калибра меньше, тем он на самом деле больше?

-Исторически сложилось, – ответил я, – калибр здесь это количество пуль, которые можно отлить из фунта свинца для данного диаметра.

-Можно вопрос? – обратился я к "седому".

-Ты же знаешь, кто здесь задает вопросы? – вопросом на вопрос ответил
"седой". – Ну, ладно, давай твой вопрос

-А Петрушенко не сказал, зачем он притащил эти пули?

-Сказал, что мало ему платят, – ответил "седой", – а он специалист высшей категории. Предложили ему работу в какой-то конторе. Он и взял показать образцы, так сказать, своей продукции. А там что-то не срослось, он и пошел обиду залить!

Дверь открылась, вошел Коломийченко. Вид у него был несколько растерянный. Он молча протянул "седому" какую-то бумагу.

Вот и заключение баллистической экспертизы, – произнес он, пробежав глазами документ. – В качестве пуль для огнестрельного оружия не годятся.

Что ж, – обратился он к оперу,- отпустим лейтенанта с его сувенирами. Позвони участковому Первомайского, пусть Петрушенко этому на работу отпишет, что находился в общественном месте в нетрезвом состоянии.

И ко мне:

-Не будете жаловаться на нас, что беседовали без военной прокуратуры?

-Спасибо, – произнес я, уже не надеявшийся на такое простое решение…

Двигатели ровно гудели, и постепенно я тоже задремал…

И снилось мне, что никак не могу привязать бутылку водки к веревке, которую свесил с балкона мой сосед сверху.

Наконец он стал поднимать ее, но руки у него дрожали, поллитровка зацепилась за выступ балкона и рухнула вниз…

Тут я проснулся, но все и все были на местах, ничего не падало.

Вот, подумал, чертовщина! От этих соседей даже в воздухе нет покоя.

Вечером, действительно, отставной полковник со второго этажа стрельнул-таки у меня очередную трешку и сбросил ее со своего балкона дежурившему на тротуаре собутыльнику – личные контакты соседа жестко контролировались его дородной супругой.

Контроль, правда, несколько запоздал – бывший замполит академии уже вынес и пропил всю обстановку.

Оправдывал он свое беспробудное пьянство жестокой к нему несправедливостью.

Когда-то давно, когда перевели его замполитом, была эта должность генеральской.

И супруга уже сшила ему тайком в ателье нашей Академии штаны с лампасами и китель. Портняжки поначалу пробовали игнорировать незаконный заказ, но против жены замполита…

Вдруг московские верхи почему-то сделали замполитство полковничьим, и сшитые генеральские излишества стали первой инвестицией невезучего партийного руководителя в алкогольное будущее.

После торжественных проводов бывшего замполита на пенсию, прибыл вместо него молодой полковник.

Через месяц должность стала опять генеральской, а через два бывший замполит впервые напился до беспамятства на обмывании генеральских звезд его молодого преемника.

После пробуждения бывший замполит вышел из изменившей ему компартии с целью экономии на партвзносах.

Подозреваю, что пострадал замполит из-за хитрости его супруги.

У них было две дочери.

Старшая Эльвира, крупная и вульгарная, после короткого неудачного замужества перешла в режим свободной любви, благо здоровых во всех смыслах мужиков было в избытке.

Пострадавшей стороной, не считая ее родителей, были мы – три семьи младших офицеров, жившие под ними на первом этаже.

Хуже всех приходилось Марковым, занимавших комнату под Эльвириной спальной. Но и остальным перепадало.

Чтобы избежать подобной судьбы для младшей, Эдиты, внешне гораздо более утонченной и привлекательной, жена замполита устроила ей знакомство с одним из слушателей академии, хорошим симпатичным парнем, но, главное, сыном многозвездного московского генерала.

После нескольких встреч молодых людей, замполит с супругой отбыли в санаторий.

Эдна, видимо, получила от мамаши соответствующую инструкцию, и когда через два дня отпускники внезапно вернулись, в спальне младшенькой они застали как раз то, что и планировали.

Порядочный генеральский сын без особого энтузиазма, но, все же, женился на дочери замполита академии.

А его многозвездный папаша, видимо, затаил нехорошие чувства против новых родственников и, чтобы облегчить будущие с ними сражения, поспособствовал лишению их генеральского будущего.

Как раз в ночь перед вылетом досталось нам от всей замполитской семейки.

Сначала беспартийный замполит выцыганил трешку.

Потом были его длительные переговоры с кандидатом в собутыльники: вопрос, действительно, был серьезный – кандидат должен был быть достаточно трезвым, чтобы найти сброшенную ему с балкона трешку, и достаточно честным, чтобы не пропить ее без полковника.

Балкон находился над окном нашей комнаты, поэтому мы вынуждены всю эту дипломатию выслушать.

В этот раз бутылка с честно оставленной третью попала, так и, к отставнику, что засвидетельствовали вопли его супруги.

Сначала она проклинала его, а потом спустилась и начала ломиться к нам, угрожая привлечь за спаивание стойкого партийца.

В полночь нас разбудили вопли на лестничной клетке.

Скандалила жена очередной Эльвириной добычи.

Впрочем, дверь ей никто не открыл, а вышибить ее она не смогла и часа через два удалилась.

В четыре утра, когда я выходил из квартиры, коврик еще лежал перед дверью.

Как потом рассказал сосед Алик Марков, когда в семь он вышел на пробежку, коврик уже валялся на улице весь измазанный черной масляной краской – Эльвира вытерла им очередное нецензурное проклятие, намалеванное на дверях бывшего замполита…

Мои размышления прервал голос второго пилота – приготовиться к посадке.

Минут через пятнадцать приземлились на небольшом подмосковном аэродроме. Пилот подошел к нашей группке:

-Товарищ подполковник, – обратился к Березову, – у вас примерно час. Дальше летите на АН-12, он тут неподалеку, не ошибетесь, других сейчас нет. Экипаж уже на месте, можете подняться на борт, хотя лучше ноги размять – путь будет неблизкий.

Куда точно летим, я даже не знал.

В пропусках, которые мы вчера получили под расписку о неразглашении, было напечатано: "пункт назначения: объект 900".

То, что надо взять с собой теплые вещи, догадывались и сами.

Особенно после того, как выдали нам парашютные сумки с уложенными в них полушубками. Полушубки легенькие, необычайно щёгольского покроя – мне было жаль, что не придётся в них щегольнуть дома – стоял август месяц…

-Прихватите и мою сумку, – сказал наш старшой, – и идите к АНу, а я зайду к коменданту.

С объемистыми сумками мы направились к нашему следующему самолету.

Подошли к АН-12.

Матросы и кто-то из экипажа самолетной кран-балкой загружали неизвестное мне оборудование.

На ждущих погрузки поддонах увидел и пару ящиков со знакомой маркировкой дозиметрических приборов.

Несколько человек в летных куртках руководили погрузкой.

Мы подошли, представились. Один из лётчиков проверил наши предписания и пропуска, сверив фамилии со списком, который извлек из планшетки.

-А где подполковник Березов? – спросил он.

-Сейчас подойдет, – ответил Илюшенко, – он у коменданта.

-Так, – сказал летчик, – погуляйте пока. Сходите в буфет, там и туалет.

Пошли мы в сторону здания, куда раньше зашел Березов. Смотрим, он уже вышел и направляется к нам.

Вот, – сказал ему Илюшенко, когда мы поравнялись. – Экипаж рекомендовал посетить туалет, пока еще взлетим?!

Березов громко засмеялся:

-Потом расскажу анекдот на эту тему!

Прогулялись, вернулись к самолету.

Тот же летчик проверил Березовские документы и велел кому-то из экипажа разместить нас.

Молодой парень, тоже в летной куртке, подхватил подполковничью сумку и скрылся в чреве самолета.

Мы потянулись за ним в головной отсек.

Вот ваши места, – показал на несколько кресел перед пилотской кабиной.

Больше никаких объяснений. Решил, если на нас авиационная форма, а в руках парашютные сумки, то правила на борту нам известны.

Березов сунул руку в свою сумку, достал яблоко и с вызывающим хрустом принялся за него.

Мне уже тоже хотелось что-нибудь перехватить, но решил дождаться взлета.

Березов сравнительно недавно был назначен старшим преподавателем на нашу кафедру, тогда же и получил подполковника.

До этого был начальником лаборатории, где служили и мы с Илюшенко.

Правда, в роли начлаба я его не застал, начал службу при новом начальнике – Шишкине.

Березов, привыкший командовать лабораторией, и в ранге преподавателя продолжал относиться к офицерам лаборатории так, как будто они оставались его подчиненными.

С ним особо не спорили, знали, что есть у него родственные связи с Главкомом ВВС.

Он был единственным преподавателем на факультете без ученой степени.

А в лабораториях других кафедр было несколько кандидатов наук, но начальство не спешило, не только перевести их в преподавательский состав, но и назначить хотя бы на майорские должности…

Пилоты прошли на свои места.

Створки грузового отсека закрылись.

Наш провожатый еще раз проверил створки, окинул взглядом крепеж груза, прошел к нам, запер дверь и скрылся в кабине.

Донеслись скороговорки вопросов-ответов: экипаж начал проверку и запуск.

Деловито, по очереди заработали двигатели. После очень короткой рулежки и формальностей на старте быстро взлетели…

Подполковник уже несколько лет писал кандидатскую диссертацию.

Конечно, по совершенно секретной теме.

Его обслуживали два наших инструктора – Илюшенко и Быстров, дети подземелья, как их в шутку называли на факультете.

Они, действительно, работали в подвале, где размещались большие промышленные холодильники и специальный тир.

Уже больше года они намораживали в холодильниках по особым схемам ледяные плиты, которые должны были имитировать различные виды арктических льдов.

Темой кандидатской Березова было исследование прохождения через арктические льды авиационных бомб для уничтожения подводных ракетоносцев вероятного противника.

Бомбы имитировались их моделями, выполненными в масштабе – теми самыми "неизвестными пулями", из-за которых меня вчера чуть не посадили.

Дело в том, что старший лейтенант Быстров время от времени уходил в запой.

Совершенно случайно мне довелось познакомиться с тогда еще капитаном Быстровым лет пять назад, еще до училища.

Я был на дежурстве в народной дружине и при мне в штаб привели вдрызг пьяного мужика, который и оказался капитаном.

Потом уже я узнал, что его, то понижали до старлея, то опять возвращали в капитаны.

Сейчас, во время его запоев, мне приходилось участвовать в ледовых стрельбах, включая передачу чертежей чудо-пуль в нашу мастерскую, такому же запойному инструментальщику, у которого, правда, были золотые руки.

Партии этих пуль отличались одна от другой оживалом: зависимость прохождения боеприпаса через лед от формы оживальной части и было главной линией диссертации.

Для экспериментов использовалась старая немецкая гладкоствольная лабораторная пушка, к которой подходили охотничьи патроны двенадцатого калибра. Это было очень удобно – снаряжали мы выстрелы сами, подбирая количество пороха, необходимое для получения заданной скорости, соответствующей заданной высоте сброса боеприпаса.
Вообще, бомбы для пробивания препятствий, в первую очередь, брони, появились перед второй мировой войной. Затем на бомбы поставили ракетные ускорители, чтобы бомба могла развить сверхзвуковую скорость и пробить более, чем двадцатисантиметровую палубную броню линкоров и взорваться в глубине корабля. Позже были разработаны бомбы для пробивания скальных пород и железобетона. Назначение такой бомбы – пробить без взрыва основного боезаряда максимально возможную толщу преграды и взорваться на заданной глубине. В этом случае ударная волна приобретает качества сейсмических волн и вызывает несравненно большие разрушения подземных сооружений. Чтобы такая "бетонобойка" работала, она должна была при падении развить скорость гораздо большую скорости звука, для чего ее вес должен быть не менее десяти тонн, а высота сброса не менее 12 тыс.метров. Американцам даже потребовалось разработать для такой бомбы специальный самолет. После войны "бетонобойки" стали оснащать реактивными двигателями, которые разгоняли их до сверхзвуковых скоростей. Это позволило существенно уменьшить вес корпуса и высоту сброса бомбы. Стали применять и специальные лидирующие заряды, обеспечивающие образование скважины перед боеприпасом. Естественно, что особое значение имеет прочность корпуса бомбы, которая должна обеспечить в целости и сохранности основной боезаряд при прохождении преграды.
Березовские бомбы должны были быть гораздо проще и обеспечивать доставку под лед боезаряда, или специального оборудования, например, акустических буев для обнаружения подводных лодок. Наш Березов хотел убедить оппонентов, что необходимые качества его "ледобойке" придаст оживало особой формы. После лабораторных экспериментов чертежи оживал предложенной соискателем формы для стандартных авиабомб, предназначенных для снаряжения ядерным зарядом, были отправлены на соответствующее предприятие. Из специальной стали отлили три оживала, и соединили со стандартными корпусами. Заводские специалисты установили в "ледобойках" имитаторы ядерных зарядов и приборы для измерения и регистрации деформаций корпуса и начинки. Вот этими изделиями теперь должны были бомбить лед на неизвестном мне "объекте 900". Березов летел с понятной целью получить свидетельства практического внедрения его диссертации, а мы с Илюшенко – для доставки и охраны секретных материалов эксперимента.

Тут я опять услышал голос Эльвиры. Я понял, что задремал, но встряхнуться от сна не хотелось. Черт с ней, с Эльвирой, помаячит и исчезнет… Но она исчезнуть не торопилась, мы вроде были с ней и с соседкой Аленой в секретной библиотеке, где обе барышни работали, и Эльвира кричала нам, что она еще выйдет замуж за генерала, а мы с Аленой так и сдохнем в наших кельях. Сквозь дрему я помнил, что крики эти имели место быть, только не в библиотеке, а в нашей квартире. Это когда во время очередного Эллиного ночного кутежа Алена постучала ей в потолок ручкой швабры.
После этого и примчалась жрица любви со скандалом…

Из пилотской кабины послышался голос кого-то из экипажа:

– Садимся, пристегнуть ремни!

Сели на небольшой аэродром с единственной, но очень длинной взлетно-посадочной полосой. Из кабины вышел наш провожатый, открыл дверь, пошел через грузовой отсек. Послышался звук открывающихся створок. На борт поднялись несколько человек, как оказалось, пограничники. Подошли к нам, попросили документы. Проверив наши бумаги, бегло заглянули в сумки. Потом один из них прошел к пилотам, а второй спросил нас с Илюшенко, почему в удостоверениях личности не записаны номера наших пистолетов. Илюшенко объяснил, что в академии у офицеров нет постоянно закрепленного личного оружия, а получают его у дежурного по мере надобности. Кроме того, номера вписаны в наши предписания.

– По прибытии на объект 900, – сказал пограничник, – оружие надо будет сдать в погранкомендатуру. Перед убытием с объекта получите его обратно.

Из пилотской кабины вышел первый пограничник в сопровождении командира экипажа.

– Все в порядке,- сказал тот, который оставался с нами.

– Все, будьте здоровы,- сказал вернувшийся пограничник, и они с напарником пошли через грузовой отсек на выход.

Командир сказал, что не будем терять времени, и вернулся в кабину. Услышали, как закрылись створки грузового отсека. Вернулся провожатый, закрыл герметичную дверь. Проходя в кабину, бросил:

– Сейчас взлетаем, лететь еще около полутора часов. В туалет можно через 15 минут. Советую надеть теплые вещи – в пункте прилета температура минус четыре, – и скрылся в кабине.

Мы начали облачаться в зимнее, тем более, что в самолете стало заметно холодней. Надели полушубки, перепоясались портупеями. Стало уютнее.

Через час с четвертью мы уже спускались на довольно неприветливую землю. Навстречу в самолет зашли офицер и несколько матросов. Когда мы разминулись с ними, я вдруг почувствовал, как кто-то ухватился сзади за мою портупею.

– Военный, погодь,- услышал я характерный выговор. Так говорили только в нашем училище, повторяя ставшее крылатым выражение одного из старшин. Точно. Обернувшись, я узнал в капитане нашего бывшего курсанта, который окончил училище раньше меня. Мало того, это был Игорь Сударев, с которым нас связывали еще и некоторые пикантные обстоятельства.

– Что, Игорь, знакомого встретил? – спросил поджидавший нас на стальных плитах стоянки старлей-пограничник.

– Ага, – ответил Игорь, – заканчивали одно училище, только я на два года раньше.

– Извини, – сказал пограничник,- подойди через четверть часа к нам, там и поговорите.

– Лады, – сказал Игорь и выпустил, наконец, мою портупею. – Сейчас приму приборы и подойду.

В сопровождении пограничника мы пошли мимо стоявших вертолетов и ИЛ-14 к единственному зданию. За ограждением, на площадке рядом со зданием стояло несколько больших гусеничных транспортеров с характерной раскраской ВМФ.
Опять проверили наши бумаги, отметили в предписаниях прибытие. Мы с Илющенко сдали наши "макаровы". К этой процедуре мы были привычны – точно так же сдавали свое оружие, когда приезжали на склады за авиабомбами. Опять теперь уже втроем, подписались о неразглашении и прослушали краткий инструктаж. Суть инструктажа можно передать несколькими словами – без сопровождающего ни шагу! Березов удалился доложиться по телефону начальству.

Подошел Игорь и отвел в сторонку.

– Мне уже, – говорит, – нашептали, зачем вы прилетели. Боюсь, долго вам ждать придется. Сейчас здесь все на ушах… И никаких бомбометаний на всем полигоне нет.

– Так все ж согласовано, – ответил я. – У нашего подполковника большая лапа у Главкома.

– У какого Главкома? – спросил Игорь.

– ВВС, – ответил.

– Во! – воскликнул Игорь. – Мы-то совсем другому Главкому подчиняемся, а по настоящему, вообще напрямую МО. По блату вам, наверно, разрешение быстро оформили. А что график наш изменился, не знали!

– Ладно, разберутся. Ты то как? – спрашиваю. – До капитана быстро добрался! Или до капитан-лейтенанта?

– Нет, – говорит, – официально капитан береговой службы. Но есть офицеры на таких же должностях и со званиями плавсостава. То, что капитан – спасибо начальнику полигона. У него права, как у командующего округом. А, вообще, можешь себе представить, как здесь, когда полгода сплошная ночь

– Так ты ж сам выбирал место службы,- напомнил я.

– Выбирал ВМФ, в предписании было написано какое-то Управление МО, – ответил Игорь. – А, оказалось, сюда. Здесь, как уже знаешь, даже все адреса липовые – все секретно, даже разговаривать о службе вне части запрещено. Офицеров не хватает, у меня в роте только два. В других еще хуже, мичманы и старшины командуют.

С кислой физиономией вернулся Березов, но ничего не сказал. Я подумал, что Игорь, как видно, в курсе событий.

Ладно, – сказал Игорь.- Попрошу разрешения комбата пригласить тебя к себе домой. Не удивляйся, сказал тебе, у нас особый режим. Не понятно только, как американцы все о нас знают? В общем, спрошу у комбата и заеду в вашу гостиницу.

Пришла машина и отвезла нас в поселок с оригинальным названием Центральный, в старую гостиницу. Такие дома, мы называли их каркасно-щелевыми, последний раз видел на Целине. Не думал, что на таком-то уж объекте увижу их опять!

Нам объяснили, что сейчас на объекте много высокого московского начальства с обслугой, все забито, как летом в Крыму. Поэтому дали нам на троих одну комнатушку с непонятными удобствами в неизвестном месте.

Устроились мы. Собственно, что устраиваться особенно? Просто подполковник никак не мог найти для себя подобающее место. Он вообще очень заботился в любой ситуации найти наилучшее место. Несколько месяцев назад между нами даже произошел скандал из-за места в машине.

Полгода назад, в связи с огромным числом серьезных аварий армейских машин, приказом Министра Обороны было запрещено выпускать машины с солдатами за рулем без старшего машины. Старшим машины должен был назначаться офицер с правами шофера-профессионала. Или офицер, окончивший специальные курсы.

В тот раз надо было доставить на наш полигон из городка академии самодельную установку для запуска авиационных ракет. "Конструктором" ее тоже пришлось быть мне – установка была сварена из четырех стандартных стволов и усилена ребрами –
их – то я и конструировал. Длина ствола должна была обеспечить ракете ту скорость, с которой она покидает стандартную направляющую при запуске с летящего со сверхзвуковой скоростью боевого самолета, иначе она бы давала сильную просадку при испытательных запусках в условиях полигона.

По режимным соображениям установку укутали в брезент. Кроме установки, этой же машиной надо было доставить на полигон и группу московских ученых, людей не молодых. И с ними нашего Березова. В трехместной кабине находиться разрешалось только двоим – водителю и старшему машины, которым был записан я. Когда Березов задрал ногу на ступеньку машины, я сказал ему, пусть садится, но при условии, что перепишет путевой лист на свое имя. Этого он сделать не мог, так как у него не было ни прав, ни справки старшего машины. Березов полез в кузов, но в душе затаил большое хамство. На полигоне, в присутствии начальства, он начал вопить, что я заставил уважаемых профессоров ехать в кузове, а сам забрался в кабину…

Только Березов нашел себе место, стук в дверь. Заходит молодцеватый старлей, представляется Березову адъютантом заместителя начальника объекта и передает ему пакет. Вскрыл наш подполковник пакет, прочел и словно оторопел. Потом говорит Илюшенко:

– Ничего не понимаю! Нам с тобой предлагается ждать особого распоряжения, а нашего лейтенанта Валеру срочно вызывает начальник объекта.

Я, конечно, тоже ничего не понимаю. То ли хватились минусовых граф моей анкеты, то ли в уголовном розыске передумали закрыть дело о неизвестных пулях.

Взял я свои вещички и пошел за адъютантом. А у входа уже Игорь дожидается, из кабины гусеничного транспортера высовывается. Адъютант к нему:

– Забирай, говорит, – а с твоего комбата коньячок, иди, купи, пока весь не разобрали перед ночью полярной!

Забрался к Игорю в кабину, и все равно ничего не понимаю. Кроме того, что предыдущие подозрения мои, наверно, напрасны. Но, если просто в гости к Игорю, так даже для такого объекта чересчур!

Тут Игорь объяснил. Обратился он, как положено, к комбату за разрешением меня в гости пригласить. Сказал, конечно, что одно училище оканчивали, что был я в училище сержантом и один раз даже выручил Игоря. Что сейчас служу в академии ВВС, а сюда командирован со спецзаданием, но, видно, придется ждать как минимум неделю, пока возобновятся бомбометания. А комбат вдруг спрашивает Игоря, или его приятель – то есть я – справится с взводом. В роте дезактивации выбыл из строя единственный, кроме ротного, офицер – командир взвода. Утром угодил в санчасть с острым аппендицитом, а во взводе только молодежь из учебки. С техникой пока не особо – а там котлы. Да еще погода, может до минус шести дойти. Не дай бог, на испытаниях взвод не на высоте окажется…
-Как, спрашивает,- фамилия твоего однокашника?
И прямиком набирает генерала – замначальника объекта. Он же командир части, ему можно. В общем, генерал уточнил у особистов – а у нас не просто особисты – Управление КГБ по объекту. Сказали, что с их стороны возражений нет. Генерал и распорядился о твоем временном использовании.

-Ты уж извини,- закончил Игорь, подставлять тебя не собирался.

– Погоди, – спрашиваю. – О каких испытаниях речь?

– Это тебе комбат расскажет, – уклонился Игорь, – потерпи пару минут.

И продолжил:

– Ты ж в своей академии не забыл еще, – и пропел на мотив песенки времен войны о четырех Иванах, –

С ТМС – Иван Иваныч,
С АДМ – Иван Степаныч,
С ДДА – Иван Кузьмич,
С БКФ – Иван Лукич! "

Из училищной самодеятельности..

– Так у меня большой выбор, – спросил я, – Иванычем или Кузьмичем?

– Не забыл, значит, – засмеялся Игорь, – в основном, Кузьмичем, не приведи господь, Иванычем. А Лукичей хватает!

Честно говоря, ДДА – машину для дезинфекции и санитарной обработки я особо не любил, но помнил хорошо, с АРСом – авторазливочной станцией для подвозки воды и дезактивации, вообще не расставался – в академическом лагере была она на моем полном попечении. Вот с ТМС – реактивным двигателем на шасси Урала – знаком был чисто теоретически. А когда мы учили этот аппарат в Училище, мой вопрос, что делать с огромным радиоактивным облаком, которое образуется при обдуве реактивной струей загрязненной техники, остался без ответа…

Игорь продолжал рассказывать о своей здесь жизни, а я вспоминал, как познакомился с Игорем.

Я учился на первом курсе и как-то в начале марта заступил в наряд помощником дежурного по Училищу. Самый приятный наряд для сержанта, обязанностей не много. Не то, что разводящим или начальником караула – это были мои основные наряды. А тут как-то повезло.

Дежурным по Училищу был подполковник Клименко, однофамилец одного из сержантов из моего взвода. Подполковник преподавал Историю КПСС и далее Научный Коммунизм. Строевик из него был еще тот, и на разводе, стоя в полушаге позади него, я суфлировал ему команды, которые он должен был подавать. Но дальше все было нормально, и как говорят, без происшествий. До самого звонка из комендатуры.

В 20:30 позвонил помощник коменданта, и приказал забрать из Ленинского райотдела милиции нашего курсанта, которого задержал у входа в Дом Культуры милицейский наряд. Клименко приказал мне взять дежурный УАЗик и привезти задержанного.

Через пару минут я уже вошел в райотдел. Напротив окошка дежурного сидело несколько человек, но все гражданские. Один из них попытался заговорить со мной, но я сделал вид, что не замечаю. Дежурный показал мне на того самого парня, который пытался заговорить со мной. Никаких материалов дежурный передавать не собирался, и я спросил, за что задержали курсанта. Дежурный ответил прямо, мол, ни за что. Просто придрались к парню. Если б был в форме, никто и не тронул бы.

Для милиции форма одежды не имела никакого значения. Для меня это было не так просто – надевать штатское категорически запрещалось. Минимум десять суток гауптвахты. Идем мы с курсантом, как оказалось, Игорем Сударевым к машине, думаю, что делать. Игорь говорит:

– Сержант, я выпускник. Если сейчас получу "губу", прощай диплом с отличием. Я местный, давай заедем ко мне, я переоденусь.

Везти его в Училище в штатском я и не собирался. А вот, если не доложу об обстоятельствах, сам могу на ту же "губу" попасть, если не хуже. Спрашиваю Игоря:

– А если из комендатуры сообщат генералу, что задержали тебя в гражданском?

– Я разговор, – говорит Игорь, – слышал. Дежурный не сказал, что я в штатском. Только, что задержали.

Дал я ему переодеться. Вернулся в машину уже в форме, с большим кульком в руках: вкуснятину мне всякую сует. Не взял, сказал, что б своим отнес.

Привел его к Клименко, доложил, как было – кроме формы одежды. Отметили Игорю увольнительную, сказал он мне еще раз спасибо и пошел со всей вкуснятиной в казарму.

У меня, конечно, некоторые сомнения: а вдруг, все-таки сообщат из комендатуры. Тогда, получится, что Клименко могу подставить. С другой стороны, причем здесь Клименко, если я ему не доложил? Решил рискнуть, и все действительно обошлось…

– Все, прибыли, – прервал мои воспоминания Игорь.

Вездеход с грохотом въехал в довольно узкий проезд между казенными постройками, резко качнулся вперед и замер у входа в двухэтажное здание барачного типа.

– Пошли к комбату, – сказал Игорь. – ждет тебя с твоим временным ротным.

– Зашли. Я представился, доложил, что прибыл по приказу замначальника объекта.

Офицеры засмеялись:

-Как ты понимаешь,- сказал довольно молодой для своего звания подполковник, мы в курсе. Твое личное дело уже изучили, – кивнул на стопку, как я решил, рэмовских копий. Не мог только сообразить, как они сюда попали.

– Что, в своей столице такой техники еще не видел, – опять засмеялись.- Ясное дело, у вас наверно один единственный "Ксерокс" и то у особистов.

Так я впервые узнал о факсе, который только-только стал появляться у нас.

– Время уже позднее, – сказал подполковник – Я командир отдельного батальона радиационно-химической защиты объекта 900, – толкнул в мою сторону бланк подписки о неразглашении.

Подождал, пока подпишу – уже который раз за последние сутки.

– Учтите, – стал вдруг очень серьезным, – мы здесь занимаемся самыми, наверно, важными для государства делами. Здесь полигон, на котором испытывается новейшее ядерное и термоядерное оружие, а нашей части поручено обеспечивать радиационную безопасность процесса испытаний. Капитан Сударев рекомендовал Вас на должность командира взвода дезактивации и санобработки ( Ага, отметил про себя, подсуетился таки Игорь). Вам отводятся сутки на ознакомление с личным составом и спецтехникой взвода, – сделал паузу и кивнул на сидевшего рядом с Игорем старлея. – Командир роты, старший лейтенант Степанов, поможет войти в курс дела. Со дня на день ожидается испытательный взрыв подземного ядерного заряда. Его рота уже получила боевой приказ. Вы получите его от ротного перед началом ядерного эксперимента. У него же узнаете все необходимые Вам детали. Если не будет нештатных ситуаций, через сутки после испытания "изделия" Вы можете вернуться к своим обязанностям в соответствии с командировочным предписанием.

– Вопросы?- обратился ко всем.- Нет? Все свободны.

Вышли в коридор. Мой временный ротный подал руку:

– Виктор.

– Валерий,- ответил я, пожимая, – очень приятно.

– Предлагаю отметить встречу у меня дома,- вмешался Игорь, – Там и введем лейтенанта в курс дела. А утром вместе полетим на место.

Жил Игорь в нескольких минутах ходьбы от штаба, в двухэтажном щитовом доме. Такая типовая деревяшка была мне хорошо знакома – мерз в такой же совсем недавно в совхозе Бауманский Целиноградской области. С вечера натопишь печь углем, жара невыносимая, ложишься без всего. Через два часа начинаешь потихоньку одеваться –утром встаешь уже даже в ватнике. Если метель – в углах комнаты сугробы. Можешь начинать уборку территории, не выходя из дома!

По скрипучей в меру лестнице поднялись на второй этаж, Игорь открыл незапертую дверь и крикнул:

– Светик, к нам гости!

– Входите, входите, – раздался неожиданно знакомый голос.

Оказалось, что это не просто комната, а некое подобие квартиры, даже с крохотной передней, куда мы с трудом вместили свои полушубки.

Зашли в комнату и первое, что мне бросилось в глаза – янтарный кулон на шее у хозяйки. Точно, та самая Света Дунаева, которой я привез этот кулон после летнего отпуска.

– Здравствуй, Витюша, – протянула моему ротному руку.

– А это Валерий, окончил наше Училище, только позже, – представил меня Игорь.

– Очень приятно, – сказала Света. – Лицо Ваше знакомо, наверно, видела в Училище. Вы будете у нас служить?

– Ага, – засмеялся Игорь, – целых три дня! Валерий штучка столичная, в академии служит – вот за кого замуж выходить надо было!

Значит, он не знал, что попал почти в точку.

– Садитесь за стол, – сказала Света и начала расставлять на нем незамысловатые приборы.- Уж извините, меню сегодня скромное.

– Как для одинокого старлея из общежития, – начал Виктор, – так каждое посещение вашего дома это большой праздник.

– А ты женись, – засмеялась Света, – и будет у тебя каждый день такой праздник!

– Не-а, – тоже засмеялся старлей, – ресторан проще и дешевле!

Стол заполнился незамысловатой едой, но как для меня уже хорошо голодного, вполне аппетитной. Выпили за встречу и за знакомство. Бутылку Света сразу убрала, никто с ней и не спорил.
Офицеры понемногу рассказывали о службе в батальоне и на полигоне. Чувствовалось, что привыкли лишнего не болтать. Я тоже в нескольких словах рассказал о своей службе. По-поводу моей командировки не сказал ничего, а они и не спрашивали.

Часа через полтора мы со старлеем попрощались с хозяевами, и мой новый начальник повел меня в свое общежитие. Уложили меня на кровать заболевшего взводного.

Несмотря на усталость – видимо, потому, что вздремнул в полете, спать не хотелось.

Со Светой Дунаевой я познакомился на танцплощадке. Вернее, она пригласила меня на белый танец. Весь вечер мы уже не расставались. Жила она на краю города, где снимала комнату с еще двумя подружками. После этого раз в неделю, вечером в субботу или в воскресение ходили в кино или кафе. Других возможностей не было и несколькими поцелуями при встрече и прощании наши отношения ограничивались.

В тот год мой взвод и еще один взвод из другой роты были назначены "караульными" на время летнего отпуска. Это значило, что в отпуск мы уедем на месяц раньше остальных, а потом, вернувшись, будем по очереди ходить в караул, на КПП и в прочие наряды. В нашем училище солдаты батальона обеспечения к караульной службе не привлекались.

Несколько дней отпуска я посвятил поиску какого-нибудь подарка Свете. С учетом скромности моего бюджета и желания купить что-то стоящее. Так и приобрел этот самый кулон. Вернувшись из отпуска, оставил чемодан в камере хранения и поехал к Светлане. Она оказалась дома. И одна. Вручил ей свой подарок, но, чувствую, что-то явно не так. Что-то хочет сказать, но не говорит. На вот решилась:

– Понимаешь, – начала, – должен сейчас придти один выпускник, может быть, позовет замуж.

Так и сказала: "может быть, позовет замуж". Все это я мог понять – у нее, рабочей девчонки появляется возможность прямо сейчас вырваться из унылого круга тяжелой работы, неуверенности и неустроенности. Многие девочки нашего города мечтали о выпускниках военных училищ как о путевках в новую лучшую жизнь.

-Так сказала бы сразу, – только и нашелся, – не задерживал бы!

И ушел. Оказывается, это Игорь позвал Светочку замуж!

Это ж надо, сколько совпадений!

Утром Ми-8 доставил нас с Игорем, Виктором и комбатом, еще дюжиной военных и гражданских в район испытаний, вернее, к командному пункту – небольшому, всего из пяти зданий, военному городку. Городок располагался на высоте метров двести над протекавшей рекой. За рекой сначала полого, а потом километрах в двух от берега почти отвесно, поднимался склон довольно высокой горы. В месте этого перелома у подножия горы можно было разглядеть какие-то сооружения и вокруг них движение техники и людей, казавшихся отсюда почти точками. От этих сооружений вправо уходила ниточка дороги и таяла в направлении видневшегося вдалеке поселка, зажатого между сопками и морем. По этой ниточке передвигалось множество машин, над некоторыми можно было различить поднимающийся пар, как будто бы в кузовах везли бетон или раствор.

Справа, примерно в полукилометре от нас, разлившаяся на несколько рукавов река впадала в море. Вдали виднелись ниспадающие в море ледники. У меня даже дыхание перехватило от этой красоты и от сознания величия этого известнейшего по учебникам географии места!

Показав на одно из зданий рядом с вертолетной площадкой, Игорь сказал, что это и есть Командный Пункт Руководителя Испытаниями, а бараки – штабы различных частей обеспечения. И без объяснений было понятно, какое из зданий и есть КП. Рядом с КП стояли несколько вертолетов, а за ограждением расположились полтора десятка гусеничных и колесных машин, в том числе и наши ТМС-65, ДДА и АРСы. Дальше аккуратными рядами стояли передвижные электростанции, от которых по деревянным столбам разбегались кабели. На этих же столбах каждые сто метров висели репродукторы громкой связи, из которых время от времени неслись распоряжения и объявления.

Мы зашли в последний по ходу барак, в котором размещался и штаб нашего батальона. Вернее, несколько комнат – типа экспедиции.

За комбатом прошли в кабинет. Окно кабинета выходило как раз на гору по другую сторону реки. Комбат сказал моему ротному:

– Ставьте боевую задачу комвзвода спецобработки!

Я стал по стойке смирно, чтобы облегчить старлею Вите начало. Он оценил это и забарабанил:

– Слушай боевой приказ! Ориентирую: север в направлении…
И так, по всей форме, до конца.

Комбат спросил, или у меня нет вопросов. И не дожидаясь ответа:

-Если вопросов нет, повторите боевой приказ!

Я несколько удивился, но, повторил, что мы находимся в пятидесяти метрах к югу от КПР. Что напротив нас на расстоянии шести километров находится восточный склон горы Псиная. Что в одной из штолен у подножия горы в час "Ч" будет произведен подземный взрыв ядерного заряда расчетной мощностью до 550 Кт в тротиловом эквиваленте. Что ответственным за радиационную безопасность в районе испытания является наш комбат. Что два взвода из роты Игоря осуществляют радиационную разведку и дозконтроль по особому плану. Что сводный взвод дозиметрической разведки под командованием командира роты Игоря, через три минуты после взрыва ЯЗ должен выдвинуться на гусеничном тяжелом транспортере – ГТТ – в направлении предустьевых площадок штолен, ведя непрерывную дозиметрическую разведку местности. Что на дистанции сто метров за ним на нескольких ГТТ выдвигается группа испытателей для изъятия из контролирующей аппаратуры фотоматериалов с целью недопущения их засвечивания. Что испытатели должны уложиться в 45 минут и вернуться на КПР. Что дозиметристы Игоря должны зарядить в аппаратуру новые фотоматериалы и при этом непрерывно вести дозконтроль предустьевого пространства и предустьевых площадок. В случае нештатных ситуаций они немедленно должны покинуть опасную зону.

Что кроме дозиметристов Игоря и испытателей, дозиметрическую разведку будут так же выполнять лаборатория на борту ИЛ-14 и вертолет дозконтроля. Что в случае обнаружения с воздуха роста излучения, с бортов будут отстрелены красные сигнальные ракеты и ракеты СХТ. В этом случае все оперативное командование осуществляет только Председатель Государственной комиссии посредством громкой связи.
Что рота спецобработки разворачивает силами двух взводов пункты дезактивации и санобработки на всех КПП полигона. Задачей моего взвода является обеспечение проведения полной санитарной обработки личного состава численностью до ста двадцати человек и дезактивация техники и оборудования, подвергшихся заражению радиоактивными веществами превышающему разрешенное, для чего необходимо:
– развертывание постов предварительного и выходного дозконтроля;
– развертывание пункта полной санитарной обработки личного состава двумя установками ДДА-66, одна рабочая и одна резервная;
– развертывание площадки дезактивации зараженной техники и личного оружия с проведением дезактивации штатными комплектами АРС;
– организация сбора зараженного обмундирования и выдачи сменного.
– кроме перечисленного, развернуть одну установку ДДА и подключить ее к системе водоснабжения КПР для обеспечения членов Госкомиссии холодной и горячей водой.
Что в случае нештатных ситуаций – выбросов и т.п. по команде Председателя Госкомиссии будет произведена срочная эвакуация всех находящихся в городке посредством малого десантного судна, ошвартованного в пятистах метрах от КПР. В этом случае резервная ДДА и ДДА, обслуживающая КПР под командой комроты немедленно выдвигаются в район посадки на судно и разворачивают пункты санобработки. Я должен немедленно свернуть пункт санобработки на высоте и также выдвинуться с оставшейся ДДА и АРСами к месту посадки.

Комбат молча выслушал и сказал:

– если так и дальше пойдет, буду ходатайствовать о твоем переводе сюда. Ты ж прирожденный строевик, а в своей академии пойдешь на пенсию капитаном!
То же самое – слово в слово – мне сказал мой ротный Орлов на выпускном вечере.

Я тут же ответил комбату, что сюда меня не переведут по моей национальной принадлежности.

Все три офицера дружно засмеялись:

– Знаешь, сколько здесь твоих "земляков"! – сказал Игорь,- вон и над нами летят, – кивнул вверх, откуда доносился гул летящего на небольшой высоте самолета.

Прислушавшись к самолетному гулу, офицеры переглянулись, и Игорь сказал:

– Если Шерман уже летает, значит совсем скоро.

Мой ротный объяснил мне, что профессор Шерман командует самолетом-лабораторией и во время взрыва и неделю после него его ИЛ-14 все время делает замеры и берет пробы воздуха над районом испытаний.

Должен сделать нелирическое отступление. Когда через много лет я был уже не безвестным лейтенантом, а признанным в своей области специалистом, мне предложили перейти на работу в министерство на очень скромную должность. Начальнику Главка, который предложил мне это, я ответил теми же словами, что и комбату. Начальник Главка ударил себя в грудь и заверил, что дойдет до Щербицкого, но меня возьмет. В грудь он стучал зря – я оказался прав. Но, это так, к слову.

А пока я все-таки спросил комбата, почему применение установки ТМС даже не рассматривается. Ведь здесь не будет проблем с радиоактивным облаком от дезактивации реактивной струей.

Комбат спросил Виктора, когда последний раз запускали движок.

– Давно, – ответил старлей, – никогда. Да это и не требовалось. И керосин на это никто не даст.

Но я сказал, что, по-моему, всегда надо готовиться к худшей ситуации и что гусеничную технику в случае чего АРСом полностью не очистить.

Комбат спросил моего ротного, сколько есть авиационного керосина, и получил ответ, что на час работы.

Ладно, – сказал мне, запусти на несколько минут для проверки. До устойчивого газокапельного потока.

Есть, – ответил.

Мы со старлеем пошли знакомиться с взводом.

Поскольку в Училище я прошел все сержантские должности, никаких проблем в общении с личным составом у меня не было. До ужина все было сделано, даже с реактивным двигателем потренировались, чем вызвали живой интерес вертолетчиков. Надо сказать, что все вышеперечисленные простые и понятные вещи, совсем не так просты уже при температуре минус пять. Не говоря уже о более низкой. Любой перерыв в подаче воды на душевые установки может привести к ледяным пробкам. И люди мокрыми останутся на морозе. А таких "мелких" сложностей – десятки. Но матросы, несмотря на отсутствие практики, свои обязанности выполняли достаточно четко.

Часов в шесть вечера наша техника опять была передана под охрану – военнослужащим войск ГБ (!), а мы на двух ГТТ поехали в поселок Восточный.. Спустились к реке, переехали по мосту. Недалеко от подножия горы повернули направо, потом налево. Оказались на той самой дороге, которую я видел из окна штаба уходившей за склоны Песьей горы. Дорога была разбита, на поворотах и колдобинах залита выплеснувшимся из самосвалов бетоном. Несмотря на вечернее, время она была загружена самосвалами,

После поворота открылся вид на небольшой поселок, ярко расцвеченный множеством фонарей. Мы с ротным сидели в четырехместной кабине, матросы размещались на скамейках вдоль бортов закрытого кузова. Въехали в поселок. Ротный стал показывать на мелькавшие мимо дома: казарма военных строителей, казарма войск КГБ, офицерское общежитие, гостиница проходчиков, гостиница для приезжих, санчасть, столовая (он сказал, как принято на флоте – камбуз, просто у меня это слово ассоциируется только с корабельными помещениями). Сказал, что есть своя пекарня и даже свой коровник. Наконец он показал и на казарму батальона.

– К машине! Разойдись! – бросил Виктор. Матросы повалили внутрь казармы.

Дневальный у тумбочки скомандовал, как положено, выбежал дежурный сержант и доложил, что происшествий не случилось, взводы радиационной разведки и специальной обработки прибыли с занятий и готовятся к ужину.

Через минут десять роту увели на ужин, а мы пошли в тот же камбуз, только в зал для офицеров и сверхсрочников. Там уже были комбат, Игорь и еще несколько незнакомых офицеров – начштаба и несколько взводных.

После ужина комбат собрал нас в канцелярии и объявил, что испытание назначено на завтра, время "Ч" будет сообщено утром. Мне было приказано развернуть свою технику к восьми утра.

Матросам ничего говорить не стали, но чувствовалось, что что-то они знают.

Спали мы в маленькой комнате офицерского общежития.

Подъем устроили в пять. Быстро поели, погрузились на тот же ГТТ и к семи уже были у КП. Сняли технику с охраны, водители проверили машины и вывели технику на подготовленные вчера площадки. В присутствии комбата и ротного поставил командирам отделений и расчетов боевой приказ. В пределах нормативов развернули машины и установили две палатки санобработки. Было семь часов пятьдесят минут.

Комбат отвечал за общую радиационную безопасность и ушел на КП проверять дозиметристов роты Игоря. Через некоторое время он вызвал туда и моего ротного, еще один взвод которого обеспечивал высшее руководство холодной и горячей водой.

Через полчаса вокруг Командного Пункта и штабов началось оживленное движение. Приземлилось несколько МИ-8, стали съезжаться десятки всевозможных транспортных средств. Заработали динамики громкой связи. Территорию городка заполнили десятки людей, стоял гул голосов.

Подошел ротный и сказал, что взрыв произведут примерно через час. Повторил, что к этому времени надо запустить обе установки, но к душам подключить пока только одну.

Через сорок минут послышался гул авиационных моторов. Сначала на высоте метров триста над КПР пролетел ИЛ-14, приветственно сверкнув на солнце качнувшимися плоскостями. Затем, обходя высотку со стороны моря, прошел МИ-8, вертолет- дозиметрист.

Вокруг КПР с самого утра установили инвентарные стальные ограждения и выставили оцепление из военнослужащих войск КГБ. Это напоминало оцепление перед началом военного парада.

На дороге по направлению к Песьей горе на уровне КПР выстроилось штук пять ГТТ. Возле них моряки и люди в комбинезонах надевали защитные комплекты.

Через какое-то время по громкой связи дали команду: "Готовность два!". Я дал водителю команду запустить котел ДДА.

Завыли сирены. Через минуту прозвучало: "Готовность один!" Начался обратный отсчет времени.

Загрохотали двигатели ГТТ, испытатели и дозиметристы заняли места в транспортерах.

Песья гора заметно дрогнула. Через несколько секунд качнулась земля под ногами, и донесся нарастающий мощный гул. С интервалом в несколько секунд последовало еще несколько достаточно мощных подземных толчков. Создавалось впечатление, что земля продолжает раскачиваться. Секунд через тридцать все успокоилось, из динамиков полилась бравурная музыка. Через минуту музыка прервалась и прозвучала команда: "Колонна первого броска, вперед!" Пятерка выстроившихся у КПР вездеходов рванулась вперед. Головной ГТТ оторвался от группы и быстро увеличил дистанцию метров до ста от остальных машин.

Минут через десять вездеходы уже достигли подножия горы. Точки людей метнулись к горе. Вездеходы выстроились для обратного движения.

Над вершиной висел МИ-8, вокруг горы барражировал ИЛ-14, видимо, того самого профессора, о котором вчера говорил Игорь.

Никаких сигналов об обнаружении радиации пока не было.

Еще через полчаса точки испытателей метнулись к транспортерам.

Четыре вездехода начали обратное движение. Я подал своим расчетам команды:

-Газы! Защитные комплекты ОЗК надеть!

Матросы, зажав бескозырки между коленями, надели противогазы, вернули на место бескозырки и стали облачаться в защитные комплекты – плащ – чулки – застегивание пол плаща вокруг бедер специальными пуклями – застегивание капюшона – надевание защитных перчаток – застегивание над ними рукавов плаща. Я проделал тоже самое, естественно, быстрее их.

Расчеты заняли свои места. Обзор в противогазе резко уменьшился, но я видел, как вернулись ГТТ. Часть испытателей, уже сбросивших ОЗК по дороге, с коробками в руках кинулись к вертолетам. которые уже ждали их с запущенными двигателями – необходимо было как можно быстрее доставить фотоматериалы с результатами измерений параметров взрыва на проявление.

Остальные испытатели, человек пятнадцать, направились к нам. На посте контроля мои дозиметристы загрязнений не обнаружили. По инструкции, санобработка не требовалась. Но я хорошо понимал, что за сорок минут пребывания в резиновых костюмах, да еще при напряженной работе под хотя и полярным, но все-таки солнцем, они насквозь мокрые от пота. Я только попросил их самих уложить защитные комплекты в подготовленные для этого прорезиненные мешки. И попросил мыться по-быстрому, так как вот- вот должны вернуться дозиметристы Игоря, а душевых сеток только шестнадцать.

С поста дозконтроля техники доложили, что техника в дезактивации не нуждается.

Испытатели пошли мыться, а дозиметристы поста контроля занялись проверкой показаний индивидуальных дозиметров и заполнения карточек. Дозиметры были "слепые", т.е. их показания можно было прочесть только на специальном пульте. Правда, были эти дозиметры гораздо точнее прямопоказывающих.

Вдруг едва доносившийся ровный гул вертолета- дозиметриста перешел в форсажный рев, послышались хлопки и свист ракет СХТ – сигнал радиационно-химической тревоги. Посмотрев в сторону Песьей горы, увидел только, как МИ-8 уходит на большой высоте за гору. Профессорский ИЛ тоже поднялся, но продолжал кружить над горой. Опустив взгляд к подножию, увидел, что ГТТ Игоря стремительно возвращается.

Я влетел в палатку санобработки и крикнул испытателям, чтоб они немедленно закончили мытье и одевались. По моему голосу сообразили, что что-то случилось и побежали из палатки.

Послал замкомвзвода на площадку дезактивации техники развернуть АРС для обработки ГТТ и сам пошел туда. Через пару минут подкатил ГТТ Игоря. Показал ему знаками, чтобы оставались на местах и не открывали люков. Не теряя времени на дозконтроль, начали мыть вездеход струей воды под давлением. Через пару минут остановил мытье и показал, чтоб покинули ГТТ. Игорю, который выскочил первым, сказал, чтобы двигались на санобработку, снимая защиту, как положено.

Ребята у него были тренированными, действовали быстро и правильно. Испытатели уже покинули площадку санобработки, когда на нее прибежали дозиметристы Игоря.
Через две минуты они уже мылись.

Матросы быстро собрали в мешки одежду дозиметристов. Я зашел в палатку спросить у Игоря, что происходит. Игорь ответил, что они обнаружили резкий рост уровня радиации рядом с штольней, поэтому получили приказ немедленно вернуться. Когда они уезжали оттуда, уровень радиации был около пяти рентген в час.

Подошел к своему дозиметристу, который обрабатывал дозиметры матросов Игоря. За какие-то минуты они набрали по несколько рентген…

Внезапно даже сквозь гул ДДА, шум льющейся воды и треск нашего генератора я уловил, что вокруг нас что-то изменилось. Я отошел на десяток шагов в сторону КПР и огляделся.

Полная тишина, ни одной живой души, ни одной машины! Как будто сработала фантастическая машина времени!

Отдаленный гул доносился снизу. Подошел ближе к склону – по направлению к морю и ошвартованному там десантному кораблю-эвакуатору беспорядочно бегут люди. Перевел взгляд на Песью гору и увидел, что от ее основания, но не там, где был вход в штольню, а дальше из склона поднимается разноцветный туман, серый с клочьями бурого. Примерно на нашей высоте облака тумана медленно двигались прямо на нас. Посмотрел опять вниз – у корабля уже выстроились шеренги машин, которые только-только стояли здесь у КПР, а по сходням на корабль взбегают люди. Наши химики разворачивают пункт санобработки, но никто не обращает на него внимания – все бегут на корабль

Я вернулся к палатке. Нашел в клубах пара моющегося Игоря и сказал ему, что, по-моему, есть выброс из штольни, и что кроме нас все уже подбегают к кораблю-эвакуатору. Оставил его, вышел из палатки и взял ДП-5 со столика контроля. Подошел к склону – туман, хотя и медленно, но неуклонно приближался к нам, заполняя долину реки и преграждая нам путь к кораблю. Еще пару минут, и туман накроет нас. Включил прибор на режим до 50 рентген. Стрелка быстро побежала вправо и почти ткнулась в ограничитель. Отступил к палаткам, стрелка тут же резко качнулась влево и остановилась на рентгене в час.

Выскочил Игорь, я отдал ему прибор. Тут только до меня дошло, что и мои бойцы, кроме "кочегара", тоже отсутствуют. Позже узнал, что когда с КПР увидели начало выброса, Председатель Госкомиссии скомандовал по громкой связи срочную эвакуацию на десантный корабль. Ну, все, кто слышал, тут же и побежали. Дисциплинированные электрики заглушили генераторы и тоже побежали – громкая связь накрылась. А о нас в общей суматохе никто и не вспомнил…

Такую нелепую ситуацию даже представить себе не мог. Прорываться на ГТТ в поселок – надо как минимум шесть километров идти сквозь радиоактивный туман, в котором мощность излучения может сейчас достигать десятков тысяч рентген в час! Да и неизвестно, не последуют ли кроме выброса газа другие неожиданности. Уходить в другую сторону – не оторвемся от преследующего тумана.

Подошел за Игорем к склону и увидел, что туман слегка изменил направление и движется уже не столько к нам, сколько вдоль реки в сторону корабля. Но около склонов нашей высоты стал еще плотней и останавливаться не собирался: склон немного нагрелся под полярным солнышком, и туман пополз к нам вверх.

Тут я вспомнил о реактивной ТМС. Крикнул "кочегару", чтобы бросил котел и пригнал к склону "Урал" вместе с цистерной. Игорь спросил было, зачем мне сейчас ТМС, но, тут же сообразил:

– Давай попробуем, бежать некуда и терять нечего.

Втроем быстро развернули реактивный движок и начали запускать его. Практических навыков у нас не было, но с третьего раза он заревел.

Я включил подачу воды в струю и направил нарастающий газокапельный поток сначала навстречу подступающему туману, а потом, когда он стал заметно редеть и опускаться – под углом в направлении движения тумана к морю.

Сказал водителю, чтобы старался не подпускать туман. Струя реактивного двигателя оказалась настолько мощной, что буквально съедала этот ядовитый туман. В нескольких десятках метрах от нас туман начинал конденсироваться и выпадать дождем вниз. В выбросе газа, теоретически, должны были быть, в основном, только короткоживущие элементы, поэтому серьезного заражения местности наш дождь не должен был вызвать.

Игорь сообщил, что уровень радиации упал до нескольких миллирентген в час. А я думал, что будем делать через час, когда авиационный керосин закончится.

Мы посмотрели на отошедший корабль. Он шел в клочьях радиоактивного тумана, но за ним тумана уже видно не было – после его обстрела нашей ТМС облако в значительной мере утратило свою плотность и ближе к побережью уже не просматривалось.

– Значит так,- сказал Игорь, – сейчас мы заберем жратву, которую навезли для Госкомиссии, и рванем на восток, на одну из береговых батарей. До нее примерно четыре часа ходу, солярки должно хватить.

Игорь со своими дозиметристами на вездеходе понесся к покинутому Командному Пункту.

Я погасил котел ДДА и выключил генератор – проводить теперь санобработку не имело смысла, тем более, что слабый ветерок в нашу сторону в любой момент мог усилиться.

. Дал команду слить воду из цистерн АРСов и ДДА.

Через минут десять Игорь вернулся и скомандовал: "По машинам!" После того, как матросы погрузились на ГТТ, я отогнал "Урал" от края высотки, заглушил самолетный движок и открыл вентиль цистерны.

Двинулись. Кузов ГТТ был забит коробками с продуктами. Только спиртное Игорь забрал в кабину. Достал термос, осторожно налил треть стакана кофе – в движении это было совсем не просто – передал мне. Набрал себе. Теперь происшедшее казалось забавным приключением.

Думать о "проглоченной" радиации не хотелось… О ней я вспомню через пятнадцать лет, когда придется удалить половину щитовидки.

Над нами пролетел ИЛ-14 и качнул крыльями, как бы одобряя выбранный маршрут. Любой радиообмен был строго запрещен, поэтому Игорь ответил профессору зеленой ракетой, все, мол, в порядке. По дороге промчались, ломая свежий ледок, по каким-то речушкам, даже прошли какое-то расстояние на плаву, чтобы лучше промыть гусеницы и днища вездеходов.

Где-то часа через полтора пути Игорь приказал водителю остановиться. Привал на обед. Дозиметристы с приборами обошли нашу стоянку в окрестности нескольких десятков метров. Рентгенметры показывали полный ноль и только потрескивали на естественный фон. На гусеницах ГТТ наблюдались очажки радиоактивности, но показания приборов были не намного выше норм. Норм военного, конечно, времени.

Отметили по чуть-чуть удачный эксперимент и нашу благополучную, пока, эвакуацию. Опять пролетел над нами профессор и опять покачал плоскостями, словно приглашая двигаться за ним.

В любом случае надо было трогаться.

Еще через полтора часа благополучно прибыли на береговую батарею. На самом деле, она находилась довольно далеко от моря.

Там уже ждал МИ-8, который доставил нас в поселок Центральный.

На следующий день, после обследования, нам объявили, что никаких признаков поражения у нас нет, и отправили продолжить службу. Комбат еще не прибыл, он шел в порт Центрального на корабле с госкомиссией и с остальными испытателями.

Мои нехитрые вещи оставались в канцелярии батальона в Восточном. Собственно, только тапочки, бритвенный прибор да казенная парашютная сумка. Тапочки и бритву в спортивной сумке презентовал Игорь, а мою парашютную сумку обещал доставить с первой оказией. Сам Игорь летел обратно на батарею, забрать ГТТ и вернуться для продолжения контроля. Вертолет-дозиметрист доложил о резком снижении уровня излучения.

Вернулся к своей группе. Березов пытался выяснить, зачем меня вызывали к полигонному начальству и где я болтался трое суток. Я отдал ему справку, в которой было напечатано, что лейтенант такой-то привлекался для занятий строевой подготовкой с матросами парадного расчета Отдельного батальона радиационно-химической защиты в связи с предстоящим празднованием годовщины Великой октябрьской социалистической революции.

Вечером Березова вызвали к телефону. Вернулся довольный – послезавтра летим на ледник, где его бомбы будут испытывать.

Летели опять на МИ-8 минут двадцать пять

Поднялись на высокую сопку, где располагался командный пункт. Такой вид на ледник видел первый раз – сколько хватало взгляда – сверкающий лед. Без защитных очков смотреть было невозможно. С трудом различались многочисленные приборы, установленные по периметру боевого поля. Вдали, за ограждением поля, чернели какие-то предметы, издали похожие на свалку старых покрышек.

Нам с Илюшенко , разъяснили, что все наши обязанности – забрать после испытаний стальные коробки с результатами. После того, как испытатели замерят глубину проникновения авиабомб в толщу льда, извлекут кинофотоматериалы из многочисленных теодолитов и упакуют их в эти самые коробки. И после того, как их опечатает представитель КГБ. Никуда не ходить за пределы площадки КП.

Из комнаты руководителя, где находился и Березов, доносились обрывки радиопереговоров. Вдруг прозвучала команда: "Костер!" Мы с Илюшенко увидели, как вокруг черной кучи забегали фигурки, через несколько минут начали подниматься к небу клубы жирного черного дыма, казавшиеся совершенно неуместными в этой ослепительной белизне. Мы сообразили, что это маяк и ветроуказатель для бомбардировщика, который, видимо, уже был на подлете. На самом деле, его гул начал доноситься только минут через двадцать пять.

И вот на высоте километров пять показался знакомый фюзеляж ТУ-16.
Где-то над КП от него отделилось три бомбы. Почти сразу над ними раскрылись стабилизирующие парашюты. Еще через какое-то время, когда бомбы приняли вертикальное положение, парашюты отделились от бомб. С нарастающим воем бомбы понеслись к сверкающему льду. Донесся звук пиропатронов, отстреливших парашюты. Почти одновременно с этим почти беззвучно бомбы вошли в лед. Над свежими лунками взметнулись и облачка пара.

Испытатели двинулись к месту падения бомб. С нашего места не было видно, как именно они замеряли глубину. Затем туда же направилась буровая установка и под руководством одного из испытателей начала по очереди разбуривать пробитые бомбами скважины. Затем на эту же установку вместо бура установили специальный захват, и вот уже Березовское богатство извлечено на поверхность льда.

Опять заработали фото- и киноаппараты, фиксируя, как испытатели обмеряли оживальные части с помощью специальных шаблонов.

После этих замеров испытатели открыли в корпусах бомб круглые крышки-лючки и стали из них что-то извлекать – видимо телеметрию деформаций и смещений в боевой части.

Через часа полтора мы уже опять были в воздухе с опечатанными коробками . Вместе с нами летели уложенные в специальную упаковку бомбы. Им еще предстояли проверки на заводе-изготовителе….

На аэродроме поселка Центральный нас уже поджидали наши вещи, в том числе и моя сумка. Неожиданно увидел выходящего из кабинета коменданта Игоря. Мы пошли навстречу друг другу. Игорь оглянулся по сторонам – никого вблизи не было.

– В общем, – сказал он, – оказывается, это была запланированная командованием плановая учебная эвакуация – отработка нештатной ситуации после испытательного взрыва. В любом случае, помни о своей подписке! Извини, что так получилось.

На этом мы и расстались.

Вернули нам наше оружие и полетели мы домой, чувствуя себя теодорами нетто. Но все прошло без неожиданностей.

Потом, уже дома, мы несколько раз, опять же, при оружии, возили Березовские секреты на отзывы в разные закрытые НИИ.

Прошло несколько месяцев. В день защиты Березовым диссертации мне нужно было заступать в мой самый нелюбимый наряд – дежурным по кухне. Получив офицерские погоны, я думал, что дежурства по кухне мне уже не грозят. Но оказалось, что в академии это удел младших офицеров. Я просто ненавидел, когда меня начинали осаждать лоснящиеся физиономии кухонно-складских чинов с просьбами подписать акты списания разбитой посуды, испортившихся продуктов и т.п. и т.д. Правда, помогало сержантское прошлое – большинство "списантов" отфутболивалось на следующего дежурного.

Когда я попал в зал спецсовета, Березов уже почти отбарабанил свой доклад. Говорил он лихо, этого не отнимешь. В зале, кроме наших офицеров сидело человек двадцать генералов, половина с двумя, а то и с тремя звездами. Был и Главком ВВС. Кроме военных, и в зале, и за столом спецсовета было несколько гражданских. Нескольких я знал – возил их как-то на наш полигон. В двух рядах передо мной сидел глубокий старик, который спал, не обращая ни на кого внимания. Внезапно, когда поток вопросов к соискателю почти иссяк, старик очнулся от дремы и поднял руку. Тут же председатель спецсовета с погонами генерал-лейтенанта подобострастно сказал:

– Пожалуйста, товарищ академик, – и назвал фамилию живой легенды советской физики.

– Уважаемый соискатель, – не вставая, произнес академик,- вот Вы подробно рассказали нам о полученных Вами результатах исследования прохождения боеприпасом льда в зависимости от формы его оживальной части.
Но Вам же известно, что давным-давно Жакоб де Марр доказал, что глубина проникновения боеприпаса в препятствие зависит только от кинематики боеприпаса, а оптимальная форма головы — оживальная, с радиусом до 1,5 калибров.

Воцарилась гробовая тишина, а старик-академик, по-моему, немедленно уснул опять.

Березов помедлил лишь долю секунды и тут же выпалил:

– Жакоб де Марр исследовал прохождение боеприпаса при дозвуковой скорости встречи с преградой, а в данной работе проведены исследования для всех диапазонов скоростей!
Все дружно зааплодировали.

Это вообще не моя специализация. Единственное, что я знал, что знаменитая формула де Марра верна для любых скоростей.

После перерыва объявили результаты тайного голосования. Против нового кандидата наук был подан только один черный шар.

В шесть вечера я с двадцатью слушателями-рядовыми заступил в наряд по кухне-столовой. В нашей академии это было гигантское четырехэтажное предприятие общественного питания. С отдельными обеденными залами для слушателей-рядовых, для солдат батальона обеспечения, для младших офицеров и вольнонаемных, для профессорско-преподавательского состава. Отдельно был генеральский зал, в котором обычно свежие кандидаты и доктора наук устраивали банкеты. Больше всего хлопот требовало питание рядовых – и слушателей, и солдат. Во-первых, больше всего возможностей для злоупотреблений, во-вторых, возможность массовой "бузы", если пища покажется особо невкусной. Это были не самые сытые годы, поэтому кухонно-складская обслуга использовала любое послабление контроля для воровства.

В семь меня вызвали на вход в столовую. Там меня дожидались два подполковника с большими пластиковыми канистрами, а привел их генерал Поздеев, начальник одного из факультетов.

– Вот, – сказал генерал, показывая на офицеров, – наш Главком привез для банкета Березова две канистры армянского коньяка. Передай их Варе, она знает, что с этим делать.

Варя работала старшей официанткой генеральского зала. Уже не очень молодая пышнотелая и весьма острая на язык Варвара Ивановна была героиней массы рассказов и анекдотов, передававшихся от курса к курсу.

Вот и сейчас, когда я приволок ей эти канистры и сказал, что их передал генерал Поздеев, Варвара Ивановна громко и четко спросила с нарочитым украинским акцентом:

– Это шо за хенерал? Той, шо из п***и йив?

Остальные официантки покатились от хохота, а самая молодая еще и добавила:

– А что ж он там еще делать может? Только, что …

Но Варя оборвала своих девочек:

– Цыть, блудныци, а то усих молодых охвицеров мене попортите! Не боись,
лейте – нам – т, усе зделаем, – и показала на десятки пустых бутылок от всевозможных коньяков, видневшихся через полуоткрытые створки дубовых ресторанных шкафов.

Часов в одиннадцать я снова оказался в генеральском зале по причине неполадок с магнитофоном. Банкет был в разгаре. Магнитофон, с которым пришлось возиться, стоял недалеко от Главкома. Напротив него за столом сидели два полковника – начальники самых профильных кафедр нашей академии. Около них стояло полдюжины коньячных бутылок. По виду полковников было ясно, что процесс дегустации идет очень успешно. Один из них очень громко сказал другому:

– Нет, нет, Сергей Степанович! Разве можно сравнить эти коньяки? – и тыкал пальцем на две бутылки – на одной было написано Камю, на другой – Грузинский.

А второй полковник так же громко отвечал ему:

– Что Вы, батенька, какие могут быть сравнения!

Главком решил показать и свою щедрость, и свое остроумие:

– Лейтенант, – громко обратился он ко мне, – ну-ка, подтвердите товарищам офицерам, что весь коньяк из одной канистры!

Ответить я, к счастью, не успел. Полковники вдруг приняли совершенно трезвый вид, а тот, которого назвали батенькой, громко ответил:

– Товарищ главный маршал, если пробиваемость льда зависит от формы оживала, почему коньяк не может зависеть от формы бутылки!?

Тут магнитофон под моими руками ожил, и я пошел контролировать развес мяса на завтрашний обед.

***
Прошли годы. Самого Березова в полковничьей папахе я иногда встречаю. Ни одного упоминания о его чудо-бомбе нигде нет. В отличие от трудов Жакоба де Марра.

© Copyright: Борис Готман, 2014
Свидетельство о публикации №214102101175

http://www.proza.ru/avtor/borgot – Другие рассказы этого автора с иллюстрациями